Я знала, как он жил. Семья занимала маленькую трехкомнатную квартиру на Мойке. Вся эта раздутая история, когда его унизили и приписали злоупотребления, омерзительна. Его квартира: гостиная, выходящая на Мойку, заставленная мебелью, спальня, в которой стояли кровать и письменный стол, а все пространство между ними было завалено книгами (Собчак работал там же, где и спал), маленькая комната-пенал дочки Ксюши. Еще была небольшая кухня, заставленная гжелью, - всё! Это была квартира мэра Петербурга. Когда ему удалось обменять по всем правилам (не получить, не построить) квартиру за стенкой, в результате чего образовалась квартира не в 60 кв. м, а в 120, из этого раздули Бог весть что! А ведь даже после "расширения" любой мэр любого цивилизованного города, попади он в эту квартиру, был бы удивлен скромными ее размерами. И когда Собчака начали унижать и травить, для меня самым ценным было то, что он ни на секунду не потерял достоинства. Он ничего не оспаривал, ни перед кем не оправдывался, не пытался себя обелить. И никуда уезжать при новом мэре не собирался, продолжая ходить по этому городу с высоко поднятой головой. Правда, люди уже не расступались, как раньше.
Незадолго до выборов 1996 года Собчак написал книгу "Жила-была коммунистическая партия". Ее презентация была назначена в Париже через два дня после выборов. Выборы он проиграл. Когда они с Людмилой прибыли в Париж, мы первым делом побежали к ним в гостиницу, пытаясь его успокоить.
- Я не считаю это катастрофой. Я же боролся за демократию - вот и результат.
Презентация книги происходила в Русском центре на рю де Буасьер. Я приехала к Ростроповичам, не знавшим о презентации, и мы пришли вместе. Был Миша Шемякин. Тогда в Париже еще не было ощущения крушения.
Собчак стойко переносил поражение. Что же творилось в душе - известно только близким друзьям. Особенно обидно, что после поражения многие двери для него закрылись, многие телефоны перестали отвечать, люди, стоявшие в очереди, чтобы подойти к нему, когда он был у власти, вдруг оказались очень заняты, чтобы просто посмотреть в его сторону. Это было гадко и стыдно.
Помню, спустя несколько месяцев после того, как Собчак проиграл выборы, мы ехали на 70-летие Галины Павловны в тот дом, который был куплен Ростроповичем и Вишневской в Питере в эпоху Собчака. Из Москвы прилетело высокое начальство. Естественно, на праздник был приглашен и новый губернатор. Мы остановились в Питере у Собчаков, поэтому ехали на торжество вчетвером. За лето острота выборных страстей притупилась. Но я понимала, как ему трудно "держать спину". Торжественный, в смокинге, когда все расселись, он вскочил и произнес блистательный первый тост - красивый, длинный, качественный, с цитатами из Мандельштама и Маяковского. Никто не давал никакого знака. Но наперекор всему ему нужно было встать первым. В этом была его наивность и вызов. Не мэр, но хозяин в городе, Собчак запомнился очень ярко в тот момент. Только когда началась открытая страшная травля, он принял решение уехать. Не надо забывать, что если бы в момент путча 1991 года Питер скатился на сторону ГКЧП, как бы все могло обернуться для всей страны. Собчак повел себя так мудро, что в Петербурге не пролилось ни кровинки, никто не пострадал. Питер стоял насмерть, поддерживая Ельцина и демократию. Когда в Москву в октябре 1993 года ввели танки, я была в Петербурге. Мы сидели с Людмилой на кухне, у нее всегда чисто, уютно и очень вкусно.
- Видишь, мои именины - а муж даже не вспомнил, - пожаловалась она.
В час ночи вошел Толя - бледный как полотно. На завтра был назначен митинг, его вынуждали вызвать ОМОН. Люда умоляла его не поддаваться на провокации:
- Пусть коммунисты кричат "Долой Собчака!" - ты не должен отвечать. Отмени свое решение, не вызывай ОМОН. Завтра мы все пойдем на концерт.
И он все отменил. На другой день на концерте он сказал:
- Эти две женщины остановили меня от одного из самых необдуманных шагов, который я мог бы совершить.
Людмила его безумно любила.
Как-то раз в Питер приезжали "Виртуозы", на концерт которых Толя прибежал после какого-то заседания. "Как, ты без букета?" - изумилась Людмила. Послали за букетом.
- Ланичка, тебе нравится? - он всегда называл ее Ланей.
- Жуткий букет, я не понесу такой.
Тогда Анатолий пошел вручать букет сам. Тем временем привезли второй букет, но и его Ланичка забраковала. Мэр сам вынес и второй букет. Тогда уже на "бисах" Володя посадил Собчака прямо в оркестр и сказал в зал:
- Я хочу сыграть венский вальс, потому что с таким мэром, как Собчак, Петербург "обречен" по культурному уровню превзойти Вену.
Анатолий сидел в этот момент в оркестре и светился от радости.
Он не раз приезжал к нам на фестиваль в Кольмар, просто как гость. Относился к Володе как к другу. Володя очень это ценил и любил его. На фестивале он уже освобождался от груза всех своих забот, ходил в шикарных шелковых рубашках, в светлых бежевых штанах, у них с Людмилой просто был медовый месяц. Когда началась травля, она со свойственными ей энергией и здравым смыслом (многие обвиняют ее априори, как жену известного человека, осмелившуюся самой быть личностью) привезла его в Париж. Тогда фактически она спасла его. И оказалось, что в Париже в качестве беглеца он никому не нужен, кроме близкого друга Володи Рейна, еще нескольких человек и нас.
31 декабря 1997 года Людмила позвонила и сказала:
- Мы с Толей в Париже, хотим поздравить вас.
- Где вы встречаете Новый год? - поинтересовалась я.
- Мы посидим вдвоем.
- Никаких посидим. Немедленно к нам.
Они жили буквально напротив в квартире друга. Неженатый друг иногда заезжал туда со своей невестой, и тогда Анатолий Александрович надевал кепку, шел гулять по Парижу и заходил ко мне. Случалось это еженедельно. Три года, проведенные им в Париже в вынужденной ссылке, мы общались довольно часто. Итак, первый его Новый год в изгнании они оказались у нас. Я даже не ожидала, что для него это будет таким счастьем, не отдавала себе отчета, насколько они в Париже одиноки, насколько им вдруг некуда идти. Последние три Новых года в жизни Собчака мы встретили вместе.
Когда мы переезжали с одной квартиры на другую, он пытался мне помочь, потаскать вещи. Я говорила, что для этого есть грузчики. Тогда он очень забавно сторожил вещи, приглядывал за грузчиками, за детьми, за коробками. У него была, что называется, "зеленая рука" - очень любил растения, занимался садом на даче под Питером. У меня, как ни странно, ничего не растет дома, хоть я очень люблю цветы в горшках. Наверное, я не умею за ними ухаживать. Увидев длинный балкон в новой квартире, Толя точно решил, что нужно делать - посадить карликовые елочки. И каждый раз, приходя в гости, он появлялся на пороге с очередной туей в горшке.
Когда ему бывало одиноко, он звонил мне:
- Добрый вечер!
До сих пор я как будто слышу его голос с хрипотцой в телефонной трубке. Я приглашала его посмотреть русские программы по телевизору, поесть гречневой каши. Очень любил моих девочек, особенно Таню.
- Татьяна у тебя будет действительно смерть мужикам.
Катьку считал красивой, но "слишком умной и несколько надменной". Просто она держалась с ним серьезнее.
Он садился на кухне, долго рассуждал: его мучил вопрос, в чем же он неправ, в чем ошибся. Все разговоры сводились к России. Я называла его "отцом русской демократии".
- Какая вы, сударыня, недобрая, - смотрел он на меня.
Иногда мы ходили с ним в театр. Раньше всегда было ощущение, что он куда-то несется - стремительный, нетерпеливый, в полете. А после, в его опальные годы в Париже, я понимала, что времени у него навалом. Он старался загрузить себя делами, гулял пешком километры. Мне казалось, что ему самому обидно от того, что время проходит попусту. Ощущение невостребованности было мучительно.
Помню, как летом 1999-го он сообщил, что уезжает в Россию:
- Мне можно возвращаться.
И был необыкновенно счастлив, был уверен, что его ждет новый взлет. Свеженький экземпляр по-следней книжки "Двенадцать ножей в спину" он подарил мне в Москве. А потом был Новый год, с 1999 на 2000, когда Ельцин объявил о своей отставке. Анатолий Александрович позвонил:
- Мы с Ланичкой прилетели в Париж, потому что наша дочка с друзьями решила встречать Новый год здесь и сагитировала нас.
У Людмилы традиция: заранее готовит записочку, карандаш, спички, бокал шампанского. Надо в полночь написать желание, сжечь, кинуть в шампанское и выпить залпом. Они пришли оба сияющие, блестящие в прямом смысле. На нем были серый с блеском пиджак и серебряная бабочка, на Людмиле - неимоверно блестящая блузка. Сообщили, что идет год железного Дракона, надо быть во всем серебряно-металлическом. Все были счастливы, Собчак не отрываясь сидел у телевизора. В тот момент ему подарено было второе дыхание в его политической судьбе. Это стало для него - человека, чувствовавшего себя невинно ошельмованным, - главным, хотелось взять реванш. Собчак в тот вечер буквально светился от гордости за Путина: "Володя никогда, ни в чем меня не предал. Я в него верю". Никто не подозревал, что ему оставалось меньше двух месяцев жизни.
Смерть Собчака была страшным шоком, хотя многие быстро оправились. В том числе город. Разве можно забыть всенародное покаяние на похоронах, речи, специально выпущенный в день его смерти номер газеты "Петербуржец" с его портретом. И это море людей на панихиде на кладбище.
Осталось много вещей и воспоминаний, с ним связанных. Даже маленький шрамик на лбу моей Таньки, которая однажды от восторга по поводу его прихода так скакала в кровати, что упала и разбила себе лоб. Иконка, с которой он не расставался в Париже, - мне ее отдала Людмила. И последний подарок на Новый год - очаровательная шкатулочка из тисненой кожи для украшений. И календарь, который он повесил на стенку, так и провисел у меня весь 2000 год. Мы с ним выпили на брудершафт в новогоднюю ночь, но он все равно продолжал церемонно называть меня на "вы". У меня тоже язык не поворачивался сказать ему "ты".
Смерть Собчака - естественная и неестественная, в чем-то я воспринимаю ее как убийство. И мысль эта меня не покидает. Он похоронен рядом с Галиной Старовойтовой. Когда случилась трагедия с ней, Анатолий сходил с ума - они очень дружили. В тот момент у него в Париже брали бесконечные интервью, он оказался очень востребованным. По возвращении в Петербург Толя отказался сразу ехать домой из аэропорта.
- Сначала я поеду к другой даме, - сказал он Людмиле, пояснив: - Мы едем к Галине.
Он стоял над могилой Старовойтовой, глядел в пространство и вдруг произнес:
- Какое чудное место!
Людмила одернула его:
- Толя, что ты говоришь, что здесь может быть чудного - это же кладбище!
Но он, будто не слыша, опять повторил:
- Какое место!
Как будто сам себе его выбрал.
"УЧИСЬ КРАСОТЕ"
Валентина Голод была очень большим моим другом, несмотря на огромную разницу в возрасте. По силе и самобытности характера эту женщину можно сравнить с Лилей Брик или Мурой Будберг, "железной женщиной". В ней удивительно сочетались эксцентричность, аристократизм, тонкость, широта, энергия и авантюризм. Если прибавить к этому собственные ее фантастические рассказы о прожитой жизни, получился бы увлекательнейший роман. Она была одним из самых известных коллекционеров в Ленинграде, своеобразным питерским достоянием. В свое время у городских властей даже родилась идея сделать из ее квартиры музей быта Петербурга XVIII века. Идея не осуществилась, и это, по-моему, к лучшему, ибо главной достопримечательностью квартиры была сама хозяйка, без нее все показалось бы лишь жалкой декорацией.
Хотя о светской жизни в советские годы речи быть не могло, по сути своей Валентина была именно светской женщиной. Происходила она из бояр-ского рода Сомовых, с детства свободно говорила по-французски, по-немецки. Родственники ее жили и живут во Франции. Она так много придумывала о своей юности, что ее образ был окружен мифами. В паспорте стоял год рождения 1905-й, но мне она рассказывала:
- Ты же понимаешь, ребенок, что меня специально папа состарил, чтобы меня не забрали в лицей.
Многие считали, что лет ей гораздо больше. Но по мне даже 1905 года было вполне достаточно. Когда Валентина родилась - никому точно не известно, умерла в 1999 году. Факты ее биографии путаются: в рассказах ее присутствовали и Железноводск, и Баку, и Ленинград, и Париж. После ее смерти в бумагах была найдена фотография малышки с надписью: "Вале - 1 годик. 1899 годик". А на Серафимовском кладбище обнаружили удивительную деталь: рядом с памятником мужа - плита, на которой выбито: "Валентина Голод. Родилась в 1916 году, умерла -". Плиту Валя заготовила заранее. Валюша вообще обожала мистификации, густо опутывая ими всю свою биографию.
Володя знал ее задолго до нашего знакомства и, приезжая в Питер, часто к ней заходил. В частности, всегда советовался с ней, прежде чем купить какую-нибудь антикварную вещь. Особенно хорошо она разбиралась в бронзе, стекле, меньше - в живописи. Когда мы познакомились с Володей, он пригласил меня на свой концерт в Ленинград, предупредив, что накануне концерта мы пойдем в гости к одной его подруге. "Ты увидишь, какой это дом". Привел меня в дом на углу Некрасова и Восстания, в совершенно разбитый ленинградский двор, где полностью сохранилось ощущение, что бомбежки были вчера. По обваливающейся лестнице поднялись на второй этаж. Дверь открыла женщина. Мне даже не пришло в голову тогда гадать о ее возрасте. Прямая, как струна, высокая, с очень короткой стрижкой (волосы рыжие), на высоких каблуках, в длинном бордовом платье марокканского силуэта. Когда мы вошли в прихожую, она приблизилась ко мне, чтобы рассмотреть. Лукаво взглянула на Володю:
- Боже мой, какой "угод", - она очень смешно картавила. В этой интонации слово "урод" было взято в очень жирные кавычки.
Я совершенно обомлела от убранства гостиной. Павловская мебель красного дерева, коллекция изумительных миниатюр на стене, бесподобная дворцовая люстра рубинового стекла с перьями из жемчужного бисера. Много позже я знала квартиру наизусть и могла сама водить по ней экскурсии. У Вали было две комнаты, коридор, тамбур перед спальней, который она называла "переходик", и кухня. Все сделано ею "от" и "до": цвет стен, обоев, шторы, подбор ткани. Как она умела создавать нечто из ничего - отдельная история. Она стала накрывать на стол: красное богемское стекло, нарядная скатерть, серебряные приборы. Володя сказал:
- Смотри и учись красоте.
Мне был 21 год.
Хозяйка дала мне разложить вилки, и когда они вдвоем с Володей удалились на кухню, я услышала ее заговорщицкий шепот: "Немедленно женись, говорю тебе". Тут я поняла, что меня привезли на смотрины. Я потом шутила, что Володя привел меня на экспертизу, как раньше, прежде чем купить, приносил скульптуру или вазочку, чтобы Валентина сказала - стоит брать или нет. Так это и происходило: ей приносили вещь, она внимательно ее рассматривала и говорила: "Берем".
Мы сразу подружились. Настолько, что в день нашей свадьбы Володина мама, верная себе, не присутствовала на бракосочетании, но Валентина прилетела из Петербурга в юбке выше колена, на очень высоких каблуках, в идеальных капроновых чулках. На свадьбу она привезла мне шесть бокалов рубинового стекла. К сожалению, все уже давно разбились - она сама учила меня, что вещами надо обязательно пользоваться. Тетка-регистраторша в ЗАГСе решила, что одна мама - моя (мы очень похожи), а Валентина - мать Спивакова. Все к ней кинулись с восторгом и криками: "Какой у вас сын! Спасибо вам за вашего сына!" И она согласилась считать нас своими детьми. Мы так и называли ее - нашей петербургской мамой.
Валентина была трижды замужем, часто говорила мне:
- Ребенок, у меня было три мужа и куча любовников.
Еще она говорила, что долгие годы нанизывала мужчин, как бусы на нитку. Произносила это легко, так что звучало не вульгарно! Я никогда не задумывалась, сколько ей было лет, потому что она казалась моложе многих моих подруг - по образу мышления, по взглядам на жизнь. У нас была одна знакомая, юная женщина замужем за пожилым человеком. Она была так внешне старомодна и придерживалась настолько устаревшего стиля, что Валя, старше ее лет на тридцать, безуспешно призывала:
- Ниночка, душечка, да срежьте вы наконец эти букли к чертовой матери.
Незадолго до ее кончины друг Валентины Сергей Осинцев устроил в ее честь бал в Юсуповском дворце. Мы как раз оказались в Питере, но на бал не попали в тот вечер у Володи был концерт. Валюша же сообщила мне по телефону:
- Доча, представляешь, какая чушь! Чтоб устроить побольше шуму, по городу распространили слух, что мне 100 лет и бал - в честь этой даты. Чушь какая! К тому же там будет показ мехов, и я должна пройтись в шубе. Неудобно отказать, но предлагают демонстрировать шиншиллу, а я всю жизнь ненавижу этот мех!
Валентина учила меня, как накрывать стол, как одеваться. У нее были невероятные украшения - все считали, что это драгоценности от Фаберже, а они были сделаны по ее собственным эскизам. Часто к старому бриллиантовому кольцу она подбирала гарнитуры из фианитов или к старинному натуральному сапфиру сапфиры, искусственно выращенные. Все на ней смотрелось будто из Эрмитажа.
Последний муж Валентины Наум Голод был знаменитым художником Театра Ленинского комсомола. Говорят, у него были золотые руки. Она находила остов от люстры, рисовала ему эскиз, а он подбирал детали - и люстра готова. Сама она чем только не занималась: во время блокады снимала кинохронику, работала художником-оформителем витрин в Гостином дворе.
Часто Валюша хитрила. Она была настолько креативна, что отрыв на какой-то барахолке перламутровую коробочку на ножках без крышки, она вначале обтягивала ее изнутри голубым шелком, затем находила в своих запасах (у нее было множество запасов - накладочек, пуговиц, вышивок) накладочку, расчихвостив перламутровый кошелечек, делала из него крышку, которую мастера в Эрмитаже обрамляли бронзой с тем же рисунком, какой был на ножках, из какой-то запонки делала замок. И в итальянскую книгу о ее коллекции эта шкатулка попала как подлинная вещь XVIII века. А создавался раритет при мне. И был не единственным "воссозданным" шедевром. У нее была пара каменных зверушек от Фаберже. Потом она накупала к ним явного новодела. Чтобы подколоть, кто-нибудь спрашивал ее, старинные ли это вещи.
- Какая разница, - отвечала Валентина, - главное, чтобы было красиво.
Она всегда покупала по принципу "нравится - не нравится". Коллекция миниатюр, развешенная по стенам, у нее была самая крупная, совершенно фантастическая. Она была председателем Общества ленинградских коллекционеров.
Я думала: неужели ей не страшно жить в одиночестве? А она перед сном подходила к камину и гладила, целовала мраморного пупса на каминной полке. В этих предметах заключалась ее душа. Она всегда учила меня определять вещи. Например: как узнать, хорошая бронза или плохая? Погладить ладонью: если мягкая, ласковая - хороша, если колется - гадость!
При Валиной любви к старине она открыла немало молодых художников, ходила по мастерским, откапывала таланты, начинала их пропагандировать. Она первой увлеклась стеклянными яйцами, которые делали петербургские мастера. У меня благодаря ей собралась немалая коллекция. Представители аукциона "Сотбис" как-то приехали в Ленин-град и увидели в ее квартире эти яйца всех цветов (а она еще умела все расставить так, что каждая вещь выглядела уникально, коллекционно). Валя открыла прекрасного резчика камей Петра Зальцмана. Сейчас он живет в Лондоне, и у него покупают изделия королева и фирма "Cartier". Тогда он был никому не известен и Валя, взяв его камею "Летний сад", побежала к Б.Б.Пиотровскому в Эрмитаж и убедила, что надо немедленно купить у художника его уникальную работу. Ее слушались. Она была авторитетным нештатным консультантом самых солидных музеев.
Дружба ее была властной и ревностной. Иногда меня это тяготило. Однажды Валентина не на шутку обиделась на меня, узнав, что я собираюсь родить второго ребенка. Как же так, терять свою жизнь ради детей. Для нее детей не существовало - это был здоровый эгоизм. Сама была счастлива, что у нее нет детей! Хотя меня всегда называла дочкой.
У нее на кухне на ярко-красных стенах были развешены картины современных художников - Овчинникова, Белкина. От одной работы Белкина, "Маскарад", я сходила с ума. Увидев написанный им портрет одной своей приятельницы, я стала специально приезжать из Москвы позировать. Помню, как происходили сеансы: Валя не оставляла нас ни на секунду. Как заказчик, она восседала рядом с мольбертом, первой смотрела на холст. Дыма она не выносила, и художнику каждые десять минут приходилось выбегать покурить на лестничную клетку. Она диктовала все: глаз не такой, нос не этот. Портрет получился именно таким, каким должен был быть, поскольку художника все время отвлекали. Мне вообще не везет с портретами. Очень хороший армянский художник рисовал мой портрет, и в ночь перед тем, как он должен был его закончить (оставалось нарисовать только глаза), мой папа получил первый инфаркт. Я так и не пошла больше в мастерскую, мне было страшно: на мольберте стоял портрет, где было все мое - волосы, овал лица, брови, красное платье, а вместо глаз - провалы.
8
